● JOHANNA MASON ●
● the hunger games ●
● 22 y.o. ● человек (that's her story and she's sticking to it) ● где-то в Панеме ● девушка с веслом, только с топором ● Jena Malone ●
● ИНФОРМАЦИЯ ●
No guy’s gonna say “who’s your daddy?” to Johanna Mason.
She's her own daddy.
And mommy.
And weird survivalist uncle who lives in a cabin with a shotgun blaming stuff on the government. (c)
Это до Жатвы:
Кто-то орёт, "Джоанна."
Этот кто-то, скорее всего, папа.
Возможно, мама.
Может быть, дедушка.
(А где Джоанна?
Джоанна на дереве, Джоанна на крыше, Джоанна на электрическом столбе, Джоанна на шестом этаже здравпункта, по локоть обмазанная бобровым жиром, и снова на дереве.
"Чем выше ты карабкаешься, тем больнее будет падать," предупреждает отец.
"Чем выше я карабкаюсь, тем сложнее будет достать меня ремнём," парирует маленькая мерзавка и крадёт последний кусок хлеба из под носа сестры.
Достать её ремнём в ту ночь оказывается не так уж и сложно.)
В здравпунктах плохо кормят. Дома, в общем-то, тоже. Голодают всем Дистриктом, на благо Панема. (Ba Dum Tsh!)
Джоанна растёт вся угловатая, щуплая, острая. Больше кости, что кожа; больше органы, чем мясо; больше пацан, чем девка.
Больше дерево, чем человек, говорит дедушка с нудной почти до тошноты гордостью, и ошибается.
Её имя нацарапано на всего шести кусках бумаги в злосчастной корзинке, а это не так уж много.
Ей просто страшно не везёт.
Но лес по дереву не плачет.
Это после:
Кто-то жалобно стенает.
Скорее всего, мама.
Возможно, папа.
Быть может, дедушка.
Вероятнее всего, сама Джоанна.
(Когда в в Играх их остаётся всего семеро, камеры Панема направляют свои линзы на родных и друзей оставшихся в живых трибутов.
Лицо соседской девочки пестрит на экранах всей страны, девичий голос удивлённо выдыхает, "Мы до сих пор не можем поверить! Ханна в лазарете была чаще, чем в школе. Мы думали, что она сразу умрёт."
Через час после этого интервью, Джоанна убивает тринадцатилетнего мальчика из Четвёртого: тщедушное тело с темными волосами и тонкими запястьями, как у неё самой. Она находит его спящим под холмиком мокрой грязи, управляется с ним одним резким махом топора в спину. Сидящие перед экранами зрители могут разглядеть белые кости его позвоночника под красным беспорядком мяса и грязными проводами мышц.
Её грязные волосы липнут к окровавленным зубам.
Их остаётся всего пятеро.)
Деревья остаются стоять на месте;
Джоанна отправляется в великое неизведанное.
___
Это до Игр:
На её интервью, Фликерман спрашивает с наигранной жалость,
"Почему же ты так плачешь, деточка?"
Из её носа течёт внушающая доза соплей, которые она то и дело вытирает тыльной стороной руки.
"Я просто хотела быть, как все. Всю мою жизнь, я просто хотела быть, как все. Влюбиться, выйти замуж, завести детей. А теперь..."
По публике пробегает сочувствующий шепот и утихает. Цезарь протягивает ей ярко-розовый носовой платок, в который она громко высмаркивается.
В ее плюгавости никто не сомневается.
Это после:
На победном интервью Цезарь лыбится во всю мось, как лис, как будто у них был заговор, как будто он с самого начала знал чем всё ЭТО обернётся.
"Что ж, Джоанна," его голос отдаётся электрическим эхом, "теперь ты Победитель! Ты можешь вернуться домой, влюбиться, выйти замуж, завести детей, всё как ты хотела!"
Публика взрывается в смехе.
Оскал на её лице чуть дёргается. Запуганного ребёнка, сидящего на этом кресле всего две недели назад, успело сменить что-то животное, что-то летальное и твёрдое.
"Я хотела выжить и я выжила," отстаивает свою стратегию Джоанна. "А остальное... Давай так. Я дам тебе знать как только любовь встанет на повестку дня, а ты дашь мне знать где живёт мой стилист. Кто-то должен поджечь эту суку..."
Первый порыв её популярности оказывается опасным: подъезд жилого дома, в котором проживает её стилист, действительно поджигают.
Первый порыв её популярности оказывается недолгим: на 74-ых Голодных Играх о ней уже мало кто помнит.
Покой тоже оказывается недолгим; за ними следуют 75-ые.
● ИГРОВЫЕ НЮАНСЫ ●
играю редко, но метко.
посты раз в две недели писать... не обещаю, но очень хочу!
the thing is you can get used to anything
you think you can't
you want to die
but you don't
you can't
you just are
(c) Elizabeth Scott
Это было до Игр:
Они сидят на трибуне, а под ними, на витиевато украшенных колесницах, проносятся трибуты 74-ых Голодных Игр.
Взгляд обоих прикован к девушке пылающей огнем.Они с Финником еще не старые. Его волосы еще не редеют, ее кожа еще не отмечена морщинами — они еще слишком молоды для этого; они всегда будут моложе, чем кажутся.
Но теперь в его походке уже присутствует усталость, уже пробегает ломота, а в ее осанке, когда-то болезненно прямой, порой угадывается легкая сутулость.
Эстафета передана.
Они с Финником уже никогда не будут лицами революции.
(Им не будет и Огненный агнец из 12-ого, но это уже другая история.)"Они сжигают их живьем уже до начала Игр," насмехается Джо, чувствует, как Финн поддевает ее локтем в ребро. Она фыркает и переводит взгляд на мужского трибута Второго Дистрикта.
Его светлые волосы блестят на солнце, а на лице играет нахальная ухмылка.
Он напоминает ей своего предшественника; карусель лиц сливаются в один единственный образ и пропадает в уголках ее памяти."Как тебе ребята Хэймитча?" спрашивает Финник, подается вперед всем телом.
Джоанна скалится: в ее оскале мелькает что-то дикое, что-то первобытное.
Ее губы раскрашены в темно-пурпуровый цвет и внутренность ее рта кажется ярко-розовой, когда она растягивает их в широком оскале.
“Мальчика грохнут в первый же день,"констатирует она, выставляя вперед подбородок. Блондин подле нее поникает. Джоанна знает что проносится в его голове. Он думает, Джо права. Он думает об Энни, и он думает о Мэгс. Он думает обо всем том, на что люди идут ради тех кого любят. Джо знает, что он не думает о ней.
"А вот девка... Я бы пока не стала записывать ее в смертники."
Он кивает почти с энтузиазмом.
"Девушка, которая горит," бормочет Финник, будто пробуя слова на вкус. Ей совсем не нравится лиходарочный блеск в его глазах.
Рука Джоанны тяжело ложится на колено Финника, и легко возвращается на свое место.
"Не на людях, Джо," отшучивается он, отпуская ее ладонь.
Если его чарующая усмешка и задела ее, если его слова и ранили, то она не подает виду.
(Джоанна соврёт сказав, что Като или Эвердин были самыми запоминающимися трибутами 74-ых Голодных Игр.
Голубок из 12-ого объясняется в любви на национальном телевидение, и оператор переводит камеру на маленькую, улыбающуюся Ру. Джоанна наблюдает за происходящим из публики и ей кажется, что сердце маленькой Ру вот-вот выпрыгнет из груди и взлетит.
Я тоже хочу когда-нибудь влюбиться, читает Джо на открытом детском лице. И еще, Я тоже хочу поцеловать мальчика, я тоже хочу держаться за руки, и Я хочу вырасти.
Ру двенадцать лет. Всем присутствующим кристально ясно, что ничего из этого уже не случится.
"Так что не списывайте меня со счетов раньше времени!", звенит ее голос из всех телевизионных аппаратов страны и это... Это Джоанна запоминает.
Это остается с нею.)
Это будет после:
В честь игр в Капотилии всегда много разнообразных приемов, но этот прием особенный. Для новообращенного Победителя он станет судьбоносным.
"Поздравляю. Ну или соболезную," заплетающимся языком роняет Джоанна Мэйсон плюхаясь рядом с ним, и в ее голосе угадывается не только ярость, но и своеобразное сочувствие.
В ее руке болтается полупустой бокал красного вина, и она рассматривает нового Победителя стеклянными от выпитого глазами, как рассудительные диабетики рассматривают витрину со сладостями: либо жопа слипнется, либо кондрашка пришибет. При любом раскладе, оно того не стоит.Ментор 12-ого Дистрикта падает на сиденье напротив них с двумя стаканами в руках, проливает часть содержимого одного из них на свой пиджак, громко чертыхается, а затем протягивает второй новичку.
"За твоё здоровье, засранец," хрипит Хэймитч, поднимает и залпом опустошая свой стакан. Джоанна следует его примеру: запрокидывает свой бокал, одним глотком осушая его до дна. Когда она через мгновение скалится, ее рот кажется красным, почти кровавым.(Я редко пью вино, поведает она Победителю 74-ых Игр как-то раз. Слишком сладкое, скажет она поведя плечом, и нальет в стакан янтарной жидкости. Недостаточно крепкое, добавит она с ухмылкой, и махом опрокинет в себя содержимое стакана.)
Неподалеку от них блестит лысина Брутуса и маячит светлая шевелюра Финника. Второго Джоанна скорее чувствует, чем видит.
Она знает, что он вскоре к ним присоединится. В постановках данного калибра, Финнику, по правилу, отводится роль голоса трезвого разума и менее ехидного гостеприимства, потому что ни Хэймитч, ни Джоанна не соответствуют критериям ни трезвости, ни добродушия. Откровенно говоря, Финник и сам им не соответствует, но роль свою он всегда исполняет безупречно.Вечер только набирает обороты, наплыв разукрашенных уродов еще не столь велик, и в комнате есть чем подышать.
Все сиденья в этой части зала обиты темно-красным бархатом, подушки набиты чем-то настолько мягким, что с них не хочется вставать, и за исключением двух патронов у бара, здесь собрались все "свои". Иными словами, это - уголок Выживших."Ну как? Все как ты мечтал с тех самых пор, когда еще был маленькой девочкой?," по старой привычке нарывается Джоанна, закидывая ноги на диван и подбирая их под себя. Облокотившись на спинку дивана, она поворачивается к Като всем телом и забивает на правила личного пространства.
На расстоянии лицом к лицу, Джоанна Мэйсон - та еще штучка. Полный набор выступающих костей и резких впадин, острых скул и бдительных, даже по-пьяни, глаз.
Сегодня она одета так вульгарно, что даже видавший виды Хэймитч невольно задерживается взглядом на ее обнаженных коленках, на которых заметны пара синяков, придающие ей какой-то пошлой трогательности. Джоанна игнорирует его взгляд, перехватывает дымящийся коктейль с подноса разносящего напитки безгласого, и вновь переводит свое внимание на Като.От него все еще необъяснимо пахнет Ареной. Джоанна помнит этот запах, он молью въелся в ее память. Но помимо этого, от него еще исходит это чувство гордости, эта аура триумфа и она... Она вызывает в Джо некоторое подобие жалости.
Он еще не подозревает, что победа на Голодных играх - своего рода начало конца.
Джоанна знает, но это тоже ничего не меняет.
Это все не ими было заведено, не ими и кончится.